– Мы пришли, – сказал Самуил.

Они оказались в круглом помещении, которое освещала лампа, подвешенная к потолку. Комната имела шагов десять в поперечнике. По стенам не было никакой деревянной отделки – голый камень. Под лампой стоял черный стол и несколько стульев.

– Давай присядем и поболтаем, – сказал Самуил. – У нас есть верных минут пятнадцать. Они придут не раньше двух.

– Кто придет в два? – спросил Юлиус.

– Сам увидишь. Я же просил тебя не удивляться ничему. Ну же, потолкуем.

И он сел; Юлиус последовал его примеру.

– Ты пока видел только часть того, что можно назвать вторым дном замка. Остальное мы осмотрим, как только вся компания будет в сборе. Однако и того, что ты успел увидеть, достаточно, чтобы заставить тебя предположить, что истинным строителем здесь был вовсе не тот архитектор, которого нанял твой отец. Должен признаться, что я принял некоторое участие в этом деле.

Бедняга-архитектор, состоящий на службе двора и правительственного кабинета, совсем не в ладах с готикой. Вот он и пришел в библиотеку Гейдельберга, чтобы порыться в старинных гравюрах. Можешь себе представить, как спасовал этот недотепа, только и умеющий, что расставлять, где прикажут, строеньица в греко-римском стиле, когда ему предложили воздвигнуть родовое гнездо, достойное Гёца фон Берлихингена! Он один за другим набросал несколько планов, при виде которых дружно содрогнулись бы и Эрвин фон Штейнбах, и Фидий. К счастью, я как раз в то время оказался там и убедил его, что мне якобы удалось откопать доподлинные чертежи Эбербахского замка. То-то он возликовал! И предоставил мне полную свободу действий, тем более что у меня были свои причины не трубить повсюду о собственном участии в этом строительстве. Моя скромная персона в лучах его славы была совсем незаметна. Таким образом, я от души позабавился, восстанавливая вплоть до мельчайших подробностей замок какого-нибудь пфальцграфа. Как ты находишь, удалось мне воскресить этого каменного Лазаря? Получилось сносно, не правда ли?

– Изумительно, – задумчиво протянул Юлиус.

– Архитектор, – продолжал Самуил, – знал из всего этого лишь ту часть, что при свете дня величаво красуется наверху. Благодарение Богу, он не мог находиться здесь постоянно, этот милый человек, ему же еще надо было строить во Франкфурте свои беленькие четырехугольные детища. А поскольку рабочие оставались в моем полном распоряжении, я и пользовался этим, не объясняя ему, как именно. Под предлогом, что будто бы надо укрепить основание замка и устроить надлежащие подвалы, я заставил каменщиков за мой счет выложить несколько лестниц и перегородок: «Так показано на старинных чертежах», – говорил я им. Мой ученый друг-архитектор ни разу ничего не заподозрил. Таким образом, занимаясь возведением замка, я на самом деле строил не один замок, а два: один, видимый всем, на поверхности, другой внизу, под землей. Как видишь, я не бахвалился попусту, когда сказал тебе, что в твое отсутствие немного подзанялся архитектурой.

– Но с какой целью ты делал все это? – спросил Юлиус.

– Чтобы немножко заняться политикой.

– Как так? – пробормотал его собеседник, чувствуя, что им овладевает странное смятение.

С суровым видом Самуил отвечал:

– Юлиус, по-моему, ты до сих пор не удосужился спросить меня о делах Тугендбунда. Похоже, ты о нем и думать забыл? Где, скажи, тот прежний Юлиус, кого приводила в благоговейный трепет мысль о свободе и благе отечества, кто так восставал против чужеземного гнета и в любую минуту был готов пожертвовать жизнью во имя правого дела? Ну да, знаю, это банальная история: студенты, окончив курс, часто оставляют в стенах университета свою молодость, возвышенные стремления, великодушные помыслы – короче, свою бессмертную душу.

Все это вместе с какой-нибудь старой забытой трубкой остается валяться где-нибудь на краю стола в зале, куда сходились на теплую встречу лисы. Тот, кто еще недавно почитал ниже своего достоинства ответить на поклон обывателя, сам становится обывателем, женится, плодится, проникается почтением к знати, преклоняет колена перед властями и приходит к убеждению, что его прежняя решимость сражаться за благо человечества и независимость родной страны была всего лишь смешным ребячеством. Но я думал, что мы предоставим такого рода метаморфозы стаду посредственностей, я считал, что есть еще в подлунном мире избранные сердца, способные сохранить верность своему высокому предназначению. Юлиус, ты все еще с нами? Да или нет?

– Я ваш навсегда! – вскричал Юлиус, и глаза его засверкали. – Только нужен ли я вам еще? Ох, Самуил, пойми же: если я не заговаривал с тобой о Тугендбунде, причиной тому было не равнодушие, а угрызения совести. В день моей свадьбы состоялась ассамблея Союза, а я ее пропустил. Чего ты хочешь? Я был так счастлив, что забыл о своем долге. С тех пор сознание вины не покидает меня. Мне стыдно вспоминать об этом, меня мучает раскаяние. Я не говорил с тобой о Тугендбунде не потому, что больше о нем не думаю, совсем напротив – потому, что думаю слишком часто.

– А если бы я предоставил тебе случай не только оправдаться в глазах товарищей по Союзу, но и возвыситься? Заслужить не только прощение, но и благодарность?

– О, с каким восторгом я бы ухватился за такую возможность!

– Что ж! – сказал Самуил. – А теперь давай помолчим и послушаем.

В то же мгновение зазвонил колокольчик. Самуил не пошевелился.

Звон повторился во второй раз, потом в третий. Только тогда Самуил встал.

Подойдя к маленькой дверце, расположенной напротив той, в которую они вошли, он открыл ее.

Юлиус увидел лестницу. Она служила продолжением первой и, вероятно, выходила к подножию обрыва над Неккаром.

XXXVI

Логово льва

Почти тотчас в комнату вошли трое в масках. Первый из них нес факел.

Самуил отвесил им чрезвычайно почтительный поклон и указал на кресла. Но вошедшие застыли на месте, видимо удивленные присутствием Юлиуса.

– Господа, перед вами Юлиус фон Гермелинфельд, хозяин этого замка, – светским тоном сказал Самуил. – Он готов предоставить его в ваше распоряжение, пока же почитает своим долгом принять вас здесь как почетных гостей. Юлиус, это наши предводители, члены Высшего совета, они сегодня впервые явились сюда, дабы оценить убежище, которое мы для них приготовили.

Неизвестные в масках, скупыми жестами дав понять, что они удовлетворены объяснением, сели.

Самуил и Юлиус остались стоять.

– Легко ли господа отыскали дорогу? – осведомился Самуил.

– Да, – отвечал один из троих. – Мы шаг за шагом следовали плану, начертанному вами, а он весьма точен.

– Эта комната, если она вам подходит, могла бы служить для ваших приватных совещаний.

– Великолепно. Но были ли приняты все предосторожности, необходимые для нашей безопасности?

– Вы убедитесь в этом сами. Юлиус, помоги мне тянуть этот канат.

И Самуил указал на толстый канат, спускавшийся со свода у гранитной стены; он был сплетен и скручен из железных нитей.

Вдвоем повиснув на узле каната, приятели притянули его книзу примерно на фут, и Самуил зацепил его за торчавший из стены стальной крюк.

– Благодаря этому, – пояснил он, – только что открылись двадцать люков-ловушек на каждой из двух ведущих сюда лестниц. Как видите, три железные двери с крепкими запорами, которые там устроены, по сути, уже излишни. Теперь даже целой армии не удалось бы добраться до вас: для этого пришлось бы разве что пустить в ход артиллерию и разнести замок до последнего камня. К тому же на случай бегства здесь четыре выхода.

– Хорошо! – промолвил главный.

– А теперь, – продолжал Самуил, – не угодно ли взглянуть на большую залу для заседаний Генеральной ассамблеи?

– Мы здесь затем, чтобы осмотреть все.

– Тогда подождите, пока я закрою люки, – сказал Самуил.

Он отцепил кольцо от крюка, канат взметнулся вверх, и послышался глухой отдаленный грохот – это захлопнулись люки.